Голливуд с удивительным упорством обращается к Библии, дразня религиозного и не очень религиозного зрителя кинотрактовками классических текстов. Я никогда не относился к киноэкранизациям настолько серьезно, чтобы требовать неукоснительного следования оригинальному тексту. Более того, я всегда очень настороженно отношусь к экранизации священных текстов.

За редким исключением, для кинорежиссеров Библия не является священным текстом, к которому нужно относиться, как минимум, с почтением. Поэтому «Страсти Христовы» Мэла Гибсона, с его скрупулезным следованиям евангельским реалиям, для меня скорее приятная неожиданность, чем закономерность. Я не иду в кино за духовным откровением, его я там никогда не находил. Для режиссеров Библия – один из древних мифов, который они хотят актуализовать, по-своему трактовать, а иногда и вступить с ним в полемику и диалог. Все же кино – это не праздничная постановка в церкви.

Именно поэтому на просмотр нового фильма «Исход. Цари и боги» всемирно известного американского режиссера Ридли Скотта, вышедшего на российские экраны 1 января 2015 года, я шел без особого душевного трепета. Я прекрасно понимал, что для режиссера библейская история о Моисее не более, чем древний миф, ставший основой для его личного разговора о том, что он считает важным лично для себя. И, безусловно, этот фильм возмутит тех, кто хочет увидеть иллюстрацию библейской истории на экране.

С самого начала фильма вы понимаете, что режиссер держится от библейского текста на некотором расстоянии. Ридли Скотт словно специально использует сюжетные пустоты в библейском тексте, чтобы рассказать свою историю.

Начинается повествование уже в зрелые годы Моисея. Он является приемным сыном фараона. Все вокруг знают, что родной сын у правителя только один, а значит и наследование трона предопределено. Однако к Моисею относятся с должным уважением. Властитель Египта доверяет приемному сыну больше, чем единственному сыну Рамзесу (будущему Рамзесу II).

На Египетских рудниках зреют волнения евреев-рабов. Удивительно тут и появление Иисуса Навина (которого не могло быть среди рабов-евреев тогда), не чувствующего боли. Моисей не знает о своем происхождении, считая себя чистокровным египтянином, однако он относится к рабам, как к полноценным людям. Фараон поддерживает Моисея в его стремлении уладить надвигающийся бунт дипломатически, однако его внезапная смерть возводит на престол Рамзеса, который относится к рабам не так благосклонно.

Моисей в исполнении Кристина Бейла скорее похож на умелого воина. У него сложные отношения с наследником царя Сети I (Джон Туртурро) – Рамзесом (Джоэл Эдгертон), с которым, как приемный сын Сети, он вырос, а теперь вынужден враждовать. Моисей был доблестным военачальником при дворе фараона, победил армию хеттов; потом, узнав правду о своем происхождении, пастухом, нежно влюбленным в жену Сепфору (Мария Вальверде), играющим с любимым сыном. Он уходит от семьи, когда по воле Бога возглавляет Исход из египетского плена. Моисей постоянно мучится сомнениями по поводу своей миссии.

Итак, что же нас настраивает против повествования фильма? Прежде всего, отстранение режиссера от библейского текста. Но если посмотреть внимательно, то это отстранение сознательное. Самое интересное, что при внимательном просмотре фильма мы поймем, что в данном случае Ридли Скотт скорее наш союзник, чем противник. Почему?

Первое, что напрягает людей, знающих библейский текст, это персонификация Бога в виде злого мальчика, которого никак не хочется воспринимать всерьез. А не так ли Его воспринимает большинство людей в этом мире?

Многочисленные отступления от библейского оригинала для режиссера логичны. И вот тут Скотт действительно становится нашим союзником, а не противником. Режиссер не подвергает сомнению сам библейский текст, он скорее пытается объяснить прагматичному зрителю XXI века как все было на самом деле. Да, говорит создатель фильма, библейское повествование – это миф, но не сказка. В этом принципиальное отличие. Все описанное в Библии происходило на самом деле, и сейчас я вам расскажу, как это было. Именно в этом принципиальное отличие «Исхода». Не смотря на спорную трактовку образа Бога, Скотт показывает, что для Моисея Бог был реальной личностью, с которой он общался, вступал в дискуссию, спорил и которой, в конце концов, покорился.

Ключ к этому пониманию режиссер показывает в сценах египетских казней. Мы не просто видим 10 отдельных бедствий, свалившихся на облеченного высокой властью фараона, не желающего отпускать евреев. Мы видим последовательные события, логично вытекающие друг из друга. То есть мы видим в этом логику, и понимаем почему фараон сопротивлялся Моисею.

Да и с Моисеем все не так просто. В фильме мы не просто видим не каноническую фигуру этого выдающегося библейского персонажа, мы видим его генезис, развитие, изменение героя. Его человеческие попытки убедить фараона отпустить евреев терпят крах. Он спрашивает Бога: «А что же мне теперь делать?» И слышит в ответ: «А теперь наблюдай!» Именно поэтому одной из самых сильных сцен фильма является смерть первенцев и диалог Рамзеса и Моисея. В этом как раз нет никакого явного противоречия библейскому тексту.

Моисей становится другим человеком, пройдя через свои собственные ошибки. И если вначале фильма мы видим Моисея скорее неверующим скептиком, то в конце фильма мы видим человека веры, преданного Богу, которого он лично знает. И допущения режиссера в контексте идеи фильма не кажутся такими уж алогичными и вопиющими. Понимая логику режиссера, как зритель, я понимаю почему драматургия картины построена именно так. Я могу не соглашаться с трактовкой Скотта, но признаю, что он последователен в своем повествовании. Более того, вторая половина фильма почти не отступает от библейского повествования, лишь изредка демонстрируя вольности в трактовке. Как, например, с расступившимся морем (в фильме Бог его просто осушил и потом обрушил волны на остатки войска фараона). Сам Ридли Скотт неоднократно предупреждал, что в фильме ветхозаветные чудеса будут объяснять естественнонаучно.

И все же, не смотря на гуманистический пафос картины, сверхъестественному Богу, выведшему Свой народ из Египта, есть место в картине. Моисей в конце картины уже не тот уверенный в себе воин, каким мы видим его вначале. Все испытания, которые Бог посылает в его жизнь, научили его доверять Богу даже тогда, когда он не понимает Его. Он уже не сомневается, когда Бог дарует ему заповеди. И именно эта сцена мне кажется наиболее правдивой во всем фильме.

«Исход» — вторая за год экранизация ветхозаветного сюжета. Но если в «Ное» Даррен Аронофски переосмыслил историю всемирного потопа в русле идей «нью-эйдж» и «экологического евангелия», то у Ридли Скотта нет таких новаторских амбиций. Ни воинственность Моисея, ни тайна его происхождения, ни мальчик, насылающий бедствия на египтян, не предполагают радикально иного взгляда на библейский текст. Именно поэтому заключительная сцена фильма, когда стареющий Моисей везет ковчег завета и видит, как Бог идет среди Своего народа, кажется вполне логичной и понятной.

Но не смотря на все вольные трактовки оригинального текста, лично я очень рад появлению таких фильмов как «Ной» или «Исход». Именно потому, что фильм вызывает споры, дискуссию, критику и буквально заставляет обращаться к тексту оригинала. Лучшей рекламы вечно молодой и актуальной книги книг трудно придумать. И за это хочется сказать огромное спасибо Ридли Скотту.